Главные действующие лица:
Петр Астахов – начальник станции
Алексей Карпенко – начальник ДЭС(погиб)
Борис Моисеев – нач. буровой
Сергей Кузнецов – механик-дизелист
Сергей Касьянов – механик
Владимир Харлампиев – инженер-электрик
Валентин Морозов – сварщик-электрик
Валерий Головин – радист
Валерий Струсов – хирург
Аркадий Максимов – врач-исследователь
Геннадий Баранов – врач
Анатолий Калмыков – повар
Велло Парк – метеоролог
Иван Козорез – аэролог
Виктор Баланенко – спец. по ионосфере
Николай Фролов – локаторщик
Владимир Панфилов – астроном-геодезист
Валерий Лобанов – инженер-буровик
Пётр Полянский – радиотехник
Михаил Гусев – магнитолог
Дмитрий Дмитриев – инженер-геофизик.
Директория уникальной трагедии
ПОЖАР
1982 год на всю жизнь отложился в памяти двадцати зимовщиков южнополярной станции Восток. Накануне дня Космонавтики, который отмечается у нас 12 апреля, велись сварочные работы на эстакаде (подвешенные на арочной конструкции коммуникации – трубы и кабели), идущей от буровой к ДЭС*. Сварщики замотали сварные соединения теплоизоляцией – старыми ватными матрацами, поужинали и пошли спать. Эти-то матрацы, по всей вероятности, и загорелись через несколько часов. Огонь, как по бикфордову шнуру, перекинулся на ДЭС. Техник-механик ДЭС Сергей Кузнецов, обитавший вместе с другими механиками в ближайшем домике-балке, проснулся от запаха гари, когда огонь уже вовсю бушевал. Сергей растормошил своего начальника Алексея Карпенко, который в эту ночь спал в дежурном режиме – в одежде. От переполоха проснулись и остальные зимовщики, но, когда все собрались, огонь уже полыхал во всю силу. Этому ещё способствовал довольно сильный, иссушённый стужей ветер. Огнетушители на морозе не действовали. Пытались закидывать огонь снегом, но результата почти никакого. Воды под боком не было вовсе, она в тех местах большой дефицит. Тушить пожар было практически нечем, люди делали всё возможное на пределе своих физических сил, но огонь оказался сильнее. Подоспевший первым Карпенко успел проскочить внутрь горящей станции и остановить дизеля. Но выйти назад не успел, задохнулся в дыму. Спасти его не удалось: бушующее пламя не давало подойти близко к строению. ДЭС – домик из деревянных щитов, обшитый снаружи алюминиевыми листами, а изнутри пенопластом (для тепло-звукоизоляции) – сгорел дотла вместе с обшивкой, которая светилась при этом ярко, как вспыхнувший магний. Через 15 минут от ДЭС ничего не осталось. Обгоревшие останки Карпенко нашли на следующий день недалеко от внешнего контура строения, где находилась входная дверь. Он не дошёл каких-нибудь двух метров до спасительной черты.
Температура на улице в тот час была –80 градусов. Через 9 дней наступала полярная ночь, хотя все её признаки, когда в течение суток (при отсутствии звёзд и луны) вокруг не видно ни зги, уже присутствовали. До санно-гусеничного поезда, который по плану должен придти на станцию, оставалось 7 месяцев ожидания. В тех климатических условиях раньше ноября никто не решится двигаться в сторону полюса – это равносильно самоубийству. Спрашивается, как жить при температурах 60 – 80 градусов мороза без отопления, воды и электричества более полугода? До ближайшего в Антарктиде жилья – американской станции Амундсен-Скотт, расположенной на Южном географическом полюсе, – 1253 км. В гости не напросишься.
В этот суровый период на станцию не мог прилететь ни один самолёт. Посадка, а тем более взлёт, в тех температурных условиях, когда снежный наст превращается в наждак, практически невозможны. При посадке – это резкое торможение, при взлёте – невозможность набрать необходимую скорость. Да и заметить станцию в темноте полярной ночи представляется проблематичным, если ещё учесть, что на то время отсутствовала надёжная радиосвязь и не было света. Время полёта от Мирного (1510 км.) на ИЛ-14 составляло 6 часов. Попытка сбросить на станцию аварийный дизель-генератор могла бы привести к двум результатам: в случае очень точного сброса существовала опасность попадания тяжёлого груза на головы оставшихся людей, а менее точного – невозможность доставки его в нужное место, т.к. станционные трактора бездействовали (не заводились).
КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ
Это была настоящая катастрофа. Два основных дизель-генератора мощностью в 110 квт., снабжавшие электроэнергией всю станцию, и два резервных восстановлению не подлежали. Не стало света в помещениях, обесточились научные приборы, остывали отопительные батареи и камбузная плита. Электротаялка, в которой из снега получали питьевую воду больше не функционировала. Холод грозил загубить многие продукты: картофель, овощи, яйца. А впереди была почти вся зимовка – более 2/3 срока. Уже через полчаса условия во внутренних помещениях станции были близки к космическим, а экипаж станции превратился в вынужденных космонавтов, правда, без скафандров. День Космонавтики оправдывал своё название. Зимовочный состав станции теперь можно было смело сравнивать с экипажем космического корабля, в котором произошла неустранимая разгерметизация корпуса. На раздумья времени не было. Ещё полчаса-час и всех сковал бы космический холод, превратив в ледяные манекены. Нужно было действовать. Инструкций на этот счёт не было. «Первым из нашей несчастной двадцатки, – вспоминает аэролог Лятиев, – оправился от шока начальник группы бурения Борис Моисеев. Он оторвал взгляд от пепелища и предложил: – У нас в балке – керосиновая плита. Давайте перенесём туда всё, что боится мороза. Мороза боялись свежие и консервированные овощи, лекарства, химические реактивы, а также рация. Был объявлен аврал, и он стал первым мероприятием в борьбе за выживание. Кто-то вспомнил о работающей на солярке капельной печке, кто-то – о давно уже не действовавшем дизель-генераторе на буровой. Печку тут же затащили в один из жилых балков, растопили. С дизелем пришлось повозиться. Несколько часов потратили Кузнецов и Моисеев, чтобы привести его в чувство. На морозе каменели пальцы. Приходилось отогревать руки в нагретых товарищами рукавицах». Сам Дизель, изобретший этот двигатель, наверняка не поверил бы в успех задуманного. В итоге от этого движка с генератором всего лишь в 1 киловатт получила питание рация, и к исходу дня 13 апреля, с опозданием на 16 часов против штатного выхода в эфир, “Восток” передал ошеломляющее сообщение. Когда на центральной станции «Молодежная» начальник 27-ой САЭ** узнал о случившемся, он заплакал.
Велло Парк, числящийся по штату метеорологом, участник трёх зимовок в Антарктиде, сказал тогда следующее:
– Главное – нельзя отчаиваться! Запомните, если у нас есть продукты, а они у нас есть, есть топливо, а оно у нас тоже есть, а также, слава Богу, руки, ноги и головы на месте, то мы выживем. Поверьте мне, как старому опытному альпинисту.
В тот день работали 7 часов к ряду. Температуры в помещениях быстро опустились до отметок близких к наружным. В таких условиях без риска для здоровья можно работать 30 – 40 минут. На то были свои правила, выработанные долгим полярным опытом. Но вопрос стоял о жизни и смерти. Воодушевляло ещё и то, что сохранился запас дизтоплива. В последний момент ветер изменил направление и отвернул пламя догорающего пожара от 100-литровых бочек с запасом солярки. Они хранились метрах в десяти от ДЭС и устояли против огня. Загустевшая от мороза до кашеобразного состояния солярка лишь приобрела свою обычную консистенцию. Сгорел только укрывавший бочки брезент. Из старых газовых баллонов и старых бочек из-под машинного масла смастерили примитивные печи-капельницы, работающие на соляре. Здесь приложили свой опыт и умение инженер-буровик Валерий Лобанов и сварщик-электрик Валентин Морозов.
Две имеющиеся керосиновые печи приспособили для обогрева помещения с продуктами, боящимися мороза, и медикаментами. Но все продукты, конечно же, поместить туда не удалось. Когда растопили печи, то относительно тепло стало в трёх помещениях. В этих трёх небольших балках и разместился весь зимовочный коллектив. Начальник станции Восток Пётр Астахов посмотрел на Велло Парка и произнёс:
– Будем выживать? – Мы на это обречены, – ответил неунывающий метеоролог.
Первая битва за тепло увенчалась успехом. А повар Анатолий Калмыков обнадёжил ещё и тем, что пообещал три раза в день готовить горячую пищу на тех жалких самодельных печках, которые имелись в наличии.
Большая Земля запрашивала: «Чем можем помочь?..»
Чем она могла им помочь? В любом случае это неоправданный риск. Рассчитывать приходилось только на себя.
Астахов собрал коллектив и спросил:
– Что ответим Москве?
Молодые полярники, зимовавшие на «Востоке» первый раз, молчали. Это молчание в дальнейшем перерастёт в своего рода бунт.
Тогда слово взял Велло Парк:
– Считаю, что чрезвычайная ситуация уже сглажена. Отзимуем. Главное – не отчаиваться. На том и остановились.
Потом он не раз сглаживал и другие ситуации, связанные в основном с накалом человеческих страстей.
ТЕПЛО И СОН
При помощи электросварки на основе старых пустых 50-литровых газовых баллонов было сделано пять печей-капельниц. «Капельницы» были находкой для тех условий, но отличались повышенной пожароопасностью, поэтому возле них организовали постоянное дежурство: еще одного возгорания “Восток” не перенёс бы. Такая печка не могла, конечно, обогреть целиком даже небольшое помещение балка. Возле печки – жара 25-30оC, но всего лишь в двух метрах – ноль, а дальше – и вовсе мороз. Но условия во всех трёх жилых балках были примерно равные. В этих балках, служивших и столовой и спальней, держали также приборы, продукты, варили пищу. Все семь с половиной месяцев, – а именно такой срок был уготован нашим полярникам для выживания в субкосмической среде, – люди находились в минусовых температурах, если печка была не под боком. Во время сна и принятия пищи старались группироваться ближе к источнику тепла, и только тогда можно было немного отогреться. Велло Парк был единственным, кто спал в промёрзлом, неотапливаемом помещении, где температура в лучшем случае была –25 градусов. В таком холоде можно было спать 4 – 5 часов. Приходилось залезать в зимний спальный мешок из собачьей шерсти в полном полярном обмундировании. Пригодился давний альпинистский опыт. На ногах было 4-5 пар шерстяных носков, и сверху ещё унтята. По настоящему замерзал только нос, на который, как известно, унтята*** не наденешь. У печки он спать не мог, так как она сильно коптила и забирала для горения последний кислород. Можно было с непривычки задохнуться. А запах давно немытых тел товарищей привносил в спёртую атмосферу дополнительные убийственные флюиды.
Но выбора не было. Печка была единственным источником тепла, и к ней тянулись все, чтобы хоть на время отогреться. Если прислониться к ней спиной, то спина при этом могла покрыться потом, но отогретые до этого ноги в валенках примерзали к полу. На этой разнице потенциалов, где-то в середине, на уровне средостения, аккумулировалось электричество, дававшее импульс к жизни. Весь периметр отапливаемого помещения, особенно в углах у стен, был в наледях. Около печек соорудили двухъярусные нары, и на верхнем ярусе можно было спать даже в нижнем белье под одеялом. Но и вся копоть и гарь доставалась верхним спящим. Нижние дышали относительно нормальным воздухом, но спать приходилось в полной полярной амуниции. Иногда менялись этажами, чтобы компенсировать минусы прежнего положения, но вкусить минусы нового. – Одно из двух, – находили в себе силы шутить некоторые, – или задохнусь от гари, или навсегда замёрзну. Второе даже предпочтительнее. Теперь понятно, почему Автовелопарк (так в шутку называли Велло Парка) сразу выбрал себе место в отдельном помещении.
ГАРЬ И КОПОТЬ
Да, основным недостатком капельниц было то, что они нещадно чадили, производя сажи чуть ли не по ведру в сутки. От неё, набивавшейся и оседавшей повсюду, не было спасения ни в помещениях, ни вне их; сажа стала бичом зимовки, ею пропиталось всё одушевленное и неодушевленное в радиусе нескольких километров от станции. Это и вызвало удивление и тревогу американцев. Поскольку в те времена на орбите Земли кружили в основном советские и американские спутники, то первые забили тревогу американцы. Их спутники отмечали отчётливое и стабильное чёрное пятно, накрывшее советскую станцию «Восток». Наши спутники отмечали его тоже. Но мы знали причину его возникновения, а американцы даже не догадывались. Поскольку наши не раскрывали тайну «чёрной дыры» на месте станции (никакой информации ни в прессе, ни в эфире не было), поговаривали, что президент Соединённых штатов Рональд Рейган настолько обеспокоился, что, связавшись с министром обороны, высказал мысль о повышении боевой готовности национальных войск стратегического назначения. Что там замышляют эти русские – поди разбери. И, действительно, было несколько жутковато видеть на девственно-белом ледяном куполе Антарктиды, который не менял своего цвета сотни тысяч лет, чёрное, постепенно расползающееся пятно, да ещё в районе обитания советского контингента полярников 27-ой САЭ. Закоптились и сами полярники. В итоге друг друга узнавали только по голосу или по походке. Лица стали, как у негров, а радужные оболочки глаз от постоянной копоти наполнились густой сетью кровяных капилляров. Не люди, а некие пришельцы из других галактик.
БАНЯ И КИНО
Баня – это обязательная принадлежность любой полярной станции. Была она и на “Востоке”, с каменкой, где стояли электронагреватели. Но нет электричества, нет и бани. Однако через полтора месяца баньку всё-таки соорудили. На печку, сделанную из газового баллона, насадили бочку, в её днище предварительно выжгли нужное отверстие; места соприкасаний проварили, а низ бочки снабдили сливным патрубком. Получилось что-то вроде самовара. Его загружали “кирпичами” снега, которые за день оттаивали до вполне “помывочной” температуры. Воды, правда, хватало на трёх-четырёх человек (по три тазика на брата для умывания и стирки). Но и это была уже победа. Впоследствии геофизик Дмитрий Дмитриев вспоминал: “Иногда из нашего котла шла вода тёмного цвета, а на поверхности образовывалась сажевая плёнка. Это означало, что дежурные схалтурили и впотьмах набрали нечистого снега”. В таких случаях банька брала выходной, так как приходилось напиливать и привозить новый снег.
Оттаивал в бане только приподнятый над полом полок. Там стояла даже тропическая жара, доходившая иногда до +30 и более градусов. Но пол всё равно находился в состоянии вечной мерзлоты. Чтобы согреть ноги и тем самым хоть немного пропотеть, на них надевали резиновые сапоги, наполненные горячей водой. Ну, а после бани все знают, что жизнь начинается сначала. Эмоциональный настрой сразу поднимался на несколько делений вверх по шкале человеческого мироощущения. Ещё несколько делений добавлял горячий обед и стопка «Столичной», считавшейся в те времена элитной водкой. После помывки в бане оставался несмываемый «макияж» вокруг глаз. Женщины могли бы этому только позавидовать. Этот стойкий сажевый макияж мог бы придать выразительность глазам, но для выразительности нужен ещё и огонь жизни, а там теплился только огонёк.
Для полного счастья распаренные и вымытые полярники надевали на себя приличную одежду, некоторые для торжественности обвязывались галстуками, и Велло Парк включал 16-миллиметровый кинопроектор «Украина». Начинался киносеанс. На станции за 25 лет накопился большой фильмофонд. Особенно была интересна кинохроника 60-х: Хрущёв, Вознесенский, Евтушенко, Че Гевара, Фидель, но пасаран, кукуруза, парусиновый туфель на столе ООН, Кеннеди, Карибский кризис, советский прорыв в Космос. И все понимали – всё можно преодолеть. Была бы баня.
Интересная складывалась ситуация. Люди, знавшие о нашем положении, тяжело переживавшие за ситуацию, не спали у себя в комфортабельных и натопленных квартирах. А мы, «осуждённые» на вымирание без права обжалования, помывшиеся в бане, смотрели историческую кинохронику и художественные фильмы про любовь. Лучшим фильмом считался «Женщина, которая поёт» с участием любимой тогда всеми Аллы Пугачёвой. Его закручивали чаще. «Мимино» был на втором месте.
ПРОДУКТЫ
Удивительно, но на станции имелся продукт – субстанция растительного происхождения из мира злаковых – который не боялся экстремальных условий антарктического предкосмоса. Это – макароны. Они не испортились даже тогда, когда Велло Парк зарегистрировал однажды температуру в районе станции –86.6 градуса. Макарон было много. И, соответственно, макаронных дней – тоже. Частенько подавали на стол макароны по-флотски, макаронную запеканку, макароны отварные с тёртым сыром, суп макаронный и просто макароны, как гарнир. Наверное, даже итальянцы не съедали такого количества макарон, которое вынужденно поглощали в тот год полярной зимы астронавты южного геомагнитного полюса. Картошка уже считалась деликатесом. Но поскольку вся она успела замёрзнуть, то способ её приготовления оставался только один: в замороженном виде вместе с кожурой она отваривалась, и только после этого с ней можно было что-то сделать – растолочь в пюре или даже поджарить. Вкус она имела сладковатый, но была вполне съедобна. Если же эту картошку просто разморозить, то она становилась водянистой и уже непригодной ни для чего.
На станции имелся большой запас консервированных компотов. Но поскольку все они превратились в лёд, и многие стеклянные банки полопались, то вернуть им прежнее состояние помогал простой и примитивный способ: в бак с кипящей водой (вода в разреженном воздухе закипала уже при +85 градусах) кидали необходимое количество некондиционных битых банок, компот оттаивал, соединялся с кипящей субстанцией, стёкла оседали на дно, и третье «блюдо» было готово.
Замерзала даже водка. Вы можете себе представить замёрзшую водку? Это из разряда фокусов. С водкой поступали так же, как с компотами, с единственным условием – как можно меньше воды, иначе терялся градус. Водка подавалась на стол только по случаю праздников или дней рождений зимовщиков.
ХЛЕБ
Единственное, чего были лишены обитатели станции – это чёрного хлеба. Тесто из ржаной муки не хочет подниматься при таком разреженном воздухе. А пшеничная опара требовала тёплого места и постоянной температуры. Выручали спиртовые хлеба, заготовленные ещё на Большой Земле. Такими хлебами снабжаются, в основном, подводники и полярная станция Восток. Количество их было ограничено. Проспиртованные батоны были запечатаны в герметичные целлофановые пакеты. Есть такой хлеб без предварительной обработки можно было только с большой голодухи. Он был горек, как сама жизнь. Но стоило его слегка смочить водой и поставить в печь, как он приобретал пышность и свежесть. Спирт испарялся и давал возможность «захмелевшему» мякишу принять все необходимые свойства вкусной молодой выпечки. Этот продукт причисляли к деликатесу. Один из аэрологов, Иван Козорез, вспомнил, что самый древний хлеб выпекали без дрожжей и закваски. Да и в наши дни на востоке, в Армении в частности, пекут такие лепёшки (или лаваш), сделанные исключительно на пшеничной муке и воде. Тесто раскатывают и бросают на горячую поверхность в виде больших круглых блинов. Под горячую поверхность приспособили большую алюминиевую кастрюлю, раскаляемую на печке-капельнице. Получался вполне съедобный белый хлеб. Но по причине малой производительности импровизированной духовки хлеба пекли непрерывно: один – на завтрак, два – на обед, два – на ужин. Всю зимовку Козорез при хлебе и состоял.
Казалось бы, недостатка в продуктах зимовщики станции не испытывали. Но вес потеряли все. Вело Парк даже при всей своей явной спортивной астеничности и тот сбросил 25 килограммов. Оказывается организму нужна определённая температура, чтобы пища полноценно усваивалась.
– В конце зимовки мы все походили на прокопчённые худые селёдки, – вспоминает Велло, – кожа да кости. – Даже к Большой Земле не успел отъесться, друзья в первое время не узнавали. Были мы похожи на узников Бухенвальда? – не знаю. Наверное, всё-таки нет. Но условия, в которых мы находились, были несовместимыми с жизнью. Ведь на Востоке даже в условиях поддержания относительно нормального человеческого быта, когда в домах тепло, светло и не дует, не приживалось ни одно домашнее животное. Кошки дохли в самом начале, собаки сходили с ума, метались, не находили себе места, отказывались от воды и пищи, и даже вывоз их обратно тем же рейсом, на котором они прилетели, и возвращение на прибрежную станцию, где они чувствовали себя нормально, не спасал их от скорой смерти. Они были обречены. Поэтому эксперименты с животными на Востоке больше не проводили. И так было ясно, что место то гибельное. Это та точка на Земле, где сходятся в пучок все магнитные линии, образуя как бы дыру в космос, не защищённую спасительным магнитным полем.
ВОДА
В Антарктиде около 90% всех запасов пресной воды нашей планеты. Но попробуй добудь эту воду. Рек там нет. Озёра скованы льдом. Громаднейшее реликтовое озеро площадью близкое к такой стране, как Швейцария, находится и под станцией Восток. Но до него 3500 метров ледниковой толщи. Докучливые учёные вот уже несколько лет пытаются пробиться к этому озеру. Не для того, конечно, чтобы водицы из него испить, а для удовлетворения научных амбиций и решения некоторых споров о далёком прошлом Земли. Основной способ добыть воду на ледяном континенте – это растопить имеющийся под рукой лёд. Как правило, плотницкой пилой напиливают кусками снежный наст и забрасывают в чан, стоящий в тёплом помещении. Лёд в нём тает и даёт идеальную пресную воду, близкую по составу к дистилляту. Примерно так поступали и наши погорельцы. Бак для таяния размещали на плите. Но вся проблема заключалась в том, что нещадно коптящие самодельные печи очень быстро покрыли чёрным слоем копоти всё прилегающее к станции пространство. Представляете? Полярная ночь и в километровом радиусе чёрная пустыня добротной чёрной сажи. Поэтому приходилось совершать двойную работу, которая и так требовала предельного физического напряжения в условиях гипоксии и сверхнизких температур. Сначала нужно было снять верхний слой снежного фирна, покрытый копотью, и только потом делать выборку чистого снега. Но другого способа не было. Долгое употребление дистиллированной воды в свою очередь приводит к вымыванию из организма кальция, что сказывается на крепости костей и мышц. Поэтому уже в конце зимовки у некоторых зимовщиков при неосторожных действиях случались отдельные переломы и трещины в костях. А боли в мышцах были постоянным явлением.
СВЕТ
Кроме таких необходимых вещей, как вода, пища и тепло, был необходим также и свет. Полярная ночь лишила их дневного света, а нехватка электричества – искусственного. Маломощный движок, который только-только обеспечивал надобности радиостанции, включали только четыре раза в сутки при выходе в эфир. При жизненной необходимости проведения сварочных работ этот однокиловатный дизель-генератор отдавал свой ток на кончик электрода, создавая устойчивую дугу, в которой плавились соединяемые металлы. Поэтому на него боялись дышать и, вспоминая языческие времена, молились, как идолу. Это был своего рода железный механический бог, дававший жизнь собравшимся вокруг него людям.
Свет от переносных и карманных фонариков не спасал положения. Слабый свет, а вернее отсвет, шёл от самодельных печек. Первым полноценным светильником явилась керосиновая лампа, которую Велло изготовил из подручных материалов. Первое время эта лампа освещала общую комнату. Потом пришла мысль изготовить парафиновые свечи. Самое удивительное, что на станции нашёлся и парафин. Подсказали геофизики. Его стали извлекать из изоляционного слоя приборов, измеряющих космическое излучение. Фитилём служил асбестовый шнур. Вот она – польза науки, её, так сказать, прикладное назначение! Производство свечей поставили почти на поток. Маленький свечной заводик – мечта отца Фёдора из «Двенадцати стульев» – стал полностью удовлетворять потребности станции. Уличные работы старались проводить при свете луны, которая посещала те пустынные и безжизненные края, куда волею обстоятельств и времени занесло наших героев. Свет полярных сияний тоже давал возможность ориентироваться в погребённых под слоем сажи и копоти окрестностях. Вид их был ирреален, фантастичен и жуток. Однако нужно было мириться с тем, что предоставляла судьба. По мере отступления полярной ночи стали сворачивать и свечное производство. Свет проникал в окна, и жизнь становилась светлей. Окончательно производство свечей прекратили в начале ноября с прилётом первого самолёта.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ КЛИМАТ
Благоприятный психологический климат всё-таки является наиважнейшим условием выживания замкнутых коллективов. Он определяет внутренний настрой каждой личности. А какой может быть внутренний настрой у людей, лишившихся в один момент элементарных удобств и более или менее сносного существования, когда приходилось напрягать все свои физические и духовные силы на борьбу за выживание в чудовищных условиях? Особенно в первые два месяца, когда вопрос о выживании стоял очень остро, нужно было сосредоточить внимание на занятости исключительно всех зимовщиков. Любая работа, дело отвлекают от неблагоприятных обстоятельств.
Работы хватало на всех. Нужно было постоянно поддерживать горение печей, помогать в приготовлении пищи и мытье посуды, убирать помещения, пилить снежные кирпичи для приготовления воды, топить баню, изготавливать парафиновые свечи, выходить в эфир со сводками, проводить научные наблюдения и даже возобновить буровые работы на оставленной скважине. Но психика у всех разная, а воля к жизни – сила, иногда зависящая и от обстоятельств. Находились и такие, которые не скрывали мысли выйти подальше от станции и замёрзнуть в ледяной пустыне навсегда. Особенно это проявлялось после принятия спиртного, – а спирта на станции было достаточно, – но до дела, слава Богу, не дошло. Отмечались и случаи воровства спиртного со склада. Уже на второй день после пожара пропало несколько бутылок вина. Алкоголь давал временный уход от реальности. У одних он притуплял чувства, у других наоборот – вызывал обострённую тревогу и чувство безысходности.
Несанкционированное употребление алкоголя нужно было пресекать. Для этого были проведены соответствующие оргмероприятия, о которых свидетели не любят распространяться. И на всякий случай начальник станции собрал все ракетницы и сигнальные ракеты к ним и спрятал в надёжном месте. Короче, было не до шуток. И, тем не менее, в этом чёрном закопчённом пространстве обитания находилось место и для шуток. Иначе можно было бы сойти с ума. Шутили скромно и в меру в банные дни, во время просмотра кинофильмов, во время трапез, в часы досуга. Первую шутку, которая могла бы задеть за живое и вызвать в лучшем случае скандал, позволили только тогда, когда пришёл из Мирного санно-гусеничный поезд со спасительным оборудованием, стройматериалами и продовольствием. Готовили пельмени. И в одну из пельменей заложили вместо мясного фарша стирательную резинку. Тот, кому она попалась, долго жевал её, не понимая сначала всей иронии, заложенной в пельменную начинку, потом достал изо рта, рассмотрел и сказал:
– Хорошо ещё не пуговица. Сохраню, как память.
РАСКОЛ
Первые месяцы, когда выживание коллектива и каждого зимовщика в отдельности прочитывалось зловещим языком оракула бед и несчастий, люди худо-бедно старались понимать и поддерживать друг друга. Но когда появился луч надежды на успешный исход из создавшегося положения, за окнами забрезжил отсвет наступающего полярного дня, и люди уверились в своих силах, в лагере произошёл раскол. Коллектив условно разделился на две партии. Линия фронта прошла между молодыми специалистами-техниками и старыми опытными зимовщиками, главным образом, научными работниками. Во вторую партию входил и начальник станции, решения которого стали обсуждать и оспаривать в первой партии. Недовольство выражалось главным образом в том, что начальник первоначально отказался от какой-либо помощи из внешнего мира. И теперь все неудобства и перипетии суровой жизни сваливали на одного человека. Возможно, сюда примешался и конфликт поколений: самому старшему Астахову исполнилось тогда 50 лет, а самому молодому участнику зимовки Петру Полянскому – двадцать пять. В итоге накопившиеся претензии переросли в конфликт, который в дальнейшем выльется на 17 страниц рапорта-жалобы и пойдёт бродить по административным инстанциям Большой Земли. Жаль, что документ сей никогда не станет достоянием гласности.
Не живётся человеку спокойно на подаренной ему планете, всё время происходит борьба интересов, амбиций, мировоззрений. Даже внутри себя раскалывается человек, всю жизнь идёт в нём борьба греха с праведностью.
Единоначалие – непреложный закон всех больших и малых сообществ, несмотря на несовершенную человеческую природу. Нарушение его грозит распадом. Отколовшаяся часть коллектива не стала подчиняться приказам начальника, предъявляла к нему претензии, будто он был виноват в создавшейся ситуации. Основной причиной пожара официально выдвинули версию короткого замыкания, снимая тем самым вину с молодых механиков, которые вопреки всем правилам замотали сваренное электросваркой место горючим материалом. Здесь проглядывалась и вина начальника, который должен был проконтролировать завершение сварочных работ. К счастью, начальник станции был опытным человеком, и он сумел в условиях холодной войны двух партий вытащить ситуацию и, как говорят шахматисты, сыграть вничью.
Газета «Комсомольская правда» в четырёх номерах, как могла, отразила ту ледяную эпопею, но ни словом не обмолвилась об имевшем место конфликте. Василий Песков в своей повести «Зимовка» тоже обошёл этот вопрос. Нормы социалистической морали и партийные установки сглаживали подобные вещи. В печатных изданиях тех времён шла полировка действительности, всё негативное сбрасывалось в отвалы. Потом эти отвалы, имеющие особенность через определённое критическое время самовозгораться, загорелись ярким пламенем, и система, в которой «всё было хорошо», превратившись в пепелище, рухнула. Мы все оказались примерно в той же ситуации, что и погорельцы станции Восток в 1982 году. И произошло это всего через восемь лет. И чтобы нам выжить, нам нужно оглянуться на героический пример восточников. Мы на это обречены!
Самым удивительным было то, что при всех этих неблагоприятных и сверхэкстремальных обстоятельствах никто серьёзно не заболел. Доктора фиксировали норму у всех зимовщиков, а в тестовых опросах отмечалось даже завышенное либидо у некоторых членов коллектива. На пороге выживания природа требует размножения, чтобы сохранить вид. Единственным исключением стало загноение пальца на правой руке Астахова – начальника станции. Его необходимо было ампутировать. Но это не составляло большой проблемы, так как один из докторов числился профессиональным хирургом. Палец можно принести в жертву, и эта последняя жертва была принесена.
НАУКА
Понемногу, великими трудами, быт погорельцев стал налаживаться. И, наконец, даже самых заядлых скептиков и пессимистов из числа зимовщиков оставили мысли о безысходности ситуации. Люди начали подумывать о науке, ради которой, собственно говоря, и прибыли сюда. “Двигать науку” в таких условиях было, однако, делом не простым. Главная помеха состояла в дефиците электроэнергии. На единственный “движок имени Кузнецова и Моисеева” (так уважительно говорили зимовщики), удовлетворявший потребности радиосвязи и электросварки, возлагались все надежды.
И всё же метеоролог Велло Парк прервал наблюдения над погодой только по случаю пожара, и то лишь на время своего участия в авральных мероприятиях. До и после беды он работал как ни в чём не бывало. Глядя на Парка, решил возобновить работу по специальности и магнитолог Михаил Гусев. Принадлежащие ему приборы он поддерживал в рабочем состоянии, подогревая их у себя в балке у печки и укутывая одеждой из собственного гардероба. За ним последовал Дмитриев со своим спектрофлуориметром****.
Но у Велло в научной работе были ещё и свои резоны. Каждые шесть часов он снимал показания со своих приборов, находившихся на метеоплощадке: температуру, давление, влажность, скорость и направление ветра, облачность. Это делалось для того, чтобы метеостанции всего мира могли составлять свои погодные карты прогнозов. Но главным в этой работе было для него то, что советская радиостанция «Маяк» четыре раз в день передавала сводку погоды по всему миру. И когда в 23.30 по московскому времени наряду с температурами столиц мира передавали, что на советской станции «Восток» в Антарктиде температура сегодня составляла … (далее следовало значение этой температуры), то в окнах одной из тартусских квартир гас свет. Там спокойно засыпали, зная, что аэролог, муж и отец семейства Велло Парк жив и здоров. Жена Велло Парка, равно, как и жёны остальных восточников, ничего не знала о трагедии. Первой просьбой команды «Востока» после пожара и восстановления жизнедеятельности станции была: «Только не говорите нашим семьям, в каком положении мы находимся». Это звучало в унисон с последними словами Роберта Скотта, начертанными в его дневнике: «Ради Бога, не оставьте наших близких…» Разница состояла только в том, что у Скотта и его товарищей уже не было никакой надежды на спасение, а у Астахова с его командой всё-таки была.
Жена Велло впервые узнала о некоторых перипетиях зимовки только при встрече с мужем в Ленинграде. К счастью она ещё не успела прочитать в газетах отдельные сведения о героической эпопее восточников. Об этом стали говорить только через год после происшедших событий, и то очень сжато и, естественно, с купюрами. Тогда некоторые московские газеты всё-таки оповестили мир о случившемся.
Весьма важной частью научной работы “Востока” было энергоёмкое бурение ледяного щита, которое без электрообеспечения неосуществимо. О том, чтобы для этих целей пользоваться общим движком, хоть он и носил имя начальника группы бурения, не могло быть и речи. Поэтому геофизики, очень постаравшись, сумели реанимировать принесенный со свалки дизель-генератор выпуска далёких 50-х годов, казавшийся безнадежным всем, кроме автора идеи Астахова. Они осуществили неосуществимое – бросовый двигатель заработал, а генератор стал выдавать свои положенные вольты частотой в 400 герц. И опять же, знания и пятилетний стаж зимовок в Антарктиде Бориса Моисеева сыграли в этом деле не последнюю роль. Недаром он и спец, и жнец, и на дуде игрец, т.е. и токарь, и слесарь, и дизелист, и электрик, и буровик и… Короче – на все руки. Универсализм присущ русскому человеку. С культивируемой сейчас западной специализацией, когда человек знает только своё дело, в своих узких рамках, в тех условиях никто бы не выжил. Распираемые благородной гордостью оттого, что не зря едят хлеб, члены бурового отряда метр за метром углублялись в многокилометровый ледяной антарктический панцирь, чтобы приблизиться к поверхности подлёдного реликтового озера. До них было уже пройдено 2083 метра. Оставался километр с небольшим. Но история этой скважины – это отдельный рассказ.
Уже в ноябре, когда Велло крутил фильм «Экипаж» и на экране разворачивалась сцена большого пожара, по неизвестным причинам загорелся буровой балок. Хорошо, что температура в тот час не превышала – 50 градусов, поэтому сумели завести АТТ*****, зацепили тросом горящий домик и отволокли в сторону. Тем самым спасли отложенные для анализов керны****** и саму скважину. Про этот пожар уже никому не сообщали, а фильм «Экипаж» невзлюбили.
СПАСЕНИЕ
– Какой день зимовки запомнился больше всего? – такой вопрос задавали многие участникам той героической эпопеи. Ответ был один – день прихода из Мирного санно-гусеничного поезда. Правда, за две недели до этого события на “Восток” прилетел Ил-14, доставивший новый дизель-генератор и четырёх зимовщиков из состава очередной, уже 28-й, антарктической экспедиции. Но почему-то поезд запомнился ярче. Эта была последняя заключительная точка эпопеи. Поезд навёл мост с внешним миром.
«Из четырнадцати тягачей и «Харьковчанок»******* добрались до цели лишь десять. И вот 23 ноября дымки показались. Дымки. А потом и тёмные точки. С опережением всех прежних сроков санно-тракторный поезд пришёл на Восток. Прибывающих вышли встречать далеко за околицу. Грянули залпы ракет». Так описывает это событие Василий Песков.
Из ракетниц выпустили тогда тысячу ракет. Больше не было. Радовались, как дети. Обнимались, колотя друг друга по спинам, и плакали. А потом в перерывах между повседневными обязанностями и разгрузкой поезда пили на радостях водку. Или, скорее всего, в перерывах между застольями занимались другими, насущными делами. Так продолжалось неделю. А через неделю выгруженный поезд отправился обратно к побережью. И именно в этот день над станцией появился южнополярный поморник. Никогда ещё так далеко в глубь континента не залетала ни одна птица. Не иначе Ангел-хранитель, преобразившись в пернатую тварь, решил взглянуть на своих подопечных?
Когда прибыла основная смена, оставшихся восточников переправили самолётом в Мирный. Тем же самолётом доставили и останки Алексея Илларионовича Карпенко. За всю 26-летнюю историю станции Восток он был единственным, кто сложил там свою голову. Хоронили его 17 января 1983 года на острове Буромского близ Мирного. По случайному ли совпадению, или по неписаным законам судьбы, в этот же день положили рядом и прах Ивана Александровича Мана – капитана легендарного дизель-электрохода «Обь», обеспечивающего первые и последующие экспедиции в Антарктиду. Он умер у себя дома, но перед смертью наказал похоронить его на антарктическом “Новодевичьем” кладбище, где к тому времени уже покоились более 50 жертв Шестого континента. Теперь он прибыл сюда в последний раз, чтобы остаться навсегда.
Почти все восточники (кроме Велло Парка, оставшегося поработать на возвращавшемся из этой же экспедиции научном судне) в Мирном пересели на пассажирский теплоход «Башкирия». На Канарских островах к ним присоединился известный уже тогда журналист Василий Песков, который на пути следования в Ленинград выведал все подробности той необычайной зимовки, 227 дней которой были равны подвигу. В итоге в 1984 году появилась вполне правдоподобная повесть «Зимовка». Вот так вот, без пафоса, просто – зимовка.
На Большой Земле после долгого «разбора полётов» многих участников той зимовки наградили орденами и медалями.
* – ДЭС – дизельная электростанция
** – САЭ – Советская Антарктическая экспедиция
*** – унтята – специальные меховые чулки, вывернутые мехом внутрь
**** – Спектрофлуориметр – прибор для измерения концентрации кислорода
***** – АТТ – артиллерийский тяжёлый тягач (применяется в Антарктиде, как грузовое транспортное средство)
****** – керны – цилиндрические ледовые пробы, взятые с разных горизонтов при бурении ледяного купола Антарктиды
******* – Харьковчанка – автономный полностью закрытый тягач, сделанный на базе АТТ и приспособленный для длительных походов по Антарктиде со штатным экипажем и пассажирами.
СПРАВКА:
16 декабря 1957 была открыта уникальная внутриконтинентальная станция “Восток”. Она расположена в 1400 километрах от индоокеанского побережья Шестого континента – на ледяном куполе на высоте 3488 метров над уровнем моря. Её координаты – 106о48′ восточной долготы и 78о28′ южной широты. Это самая холодная точка в мире. Летом обычные температуры -30 -50 градусов по Цельсию, среднегодовая -55. В самые холодные месяцы температура нередко опускается ниже -80 градусов. Там зафиксирована самая низкая температура приземной атмосферы – минус 89.8оС. Нехватка в воздухе кислорода и углекислого газа эквивалентна 5 км. над уровнем моря. Воздух разреженный, с очень низкой влажностью, как в Сахаре. Поэтому в тех местах всё время хочется пить.
Эксплуатация дизель-генераторов в условиях “Востока” осложняется пониженным атмосферным давлением и низкими температурами воздуха, вызывающими увеличение расхода топлива. Кроме того, из-за недостатка кислорода происходит неполное сгорание солярки. Солярка при -75 превращается в густую кашеобразную массу, антифриз при -85 кристаллизируется, застывший, как холодец, бензин перестаёт испаряться и не воспламеняется даже от открытого огня, металл при -87 становился хрупким.
Основное снабжение станции идёт при помощи санно-гусеничных поездов. В первое десятилетие работы “Восток” расходовал за год 120 тонн дизельного топлива. Чтобы доставить эти 120 тонн поезд должен состоять из дюжины тягачей и дюжины саней с цистернами. На весь путь, от Мирного до Востока и обратно, (около 3 тысяч километров) тягачи расходуют 170-180 тонн солярки. Кроме горюче-смазочных материалов поезда доставляют оборудование, строительные материалы, продукты. С помощью самолётов на станции забрасывают полярников, научные приборы, боящееся мороза продовольствие. Полёты возможны только в летний период: ноябрь-февраль. Причем полёты с посадкой можно осуществить при температуре не ниже -60 и при отсутствии позёмки. Для получения воды пилят снег и складывают его в специальные снеготаялки. При очень низких температурах электрические и бензиновые пилы не работают, и снег пилят вручную.
Акклиматизация в условиях станции длится от недели до 1-2 месяцев. Во время акклиматизации: головная боль, слабость, упадок сил, гул в ушах, повышенное кровяное давление, из носа (реже из ушей) может течь кровь. Ходить в туалет нужно очень быстро, иначе оголённые части тела обмерзают. 99.9% людей в мире не хотели бы ни за какие коврижки и дня побывать в тех условиях. Но есть ещё 0.1% – это особый сорт людей, на них опирается человечество. Любой согласится, что место расположения станции суровое, даже гиблое, но для науки – сущий Клондайк – Южный Геомагнитный полюс.
Материалы для этого очерка взяты из личных воспоминаний участника зимовки на станции Восток Велло Парка, из статьи «Восемь месяцев при 80-градусном морозе» в «Дневной газете Эстонии» (Eesti Paevaleht) от 29 апреля 2006 года (стр. 14 – 17), переведённой одним из известных эстонских полярников Энном Каупом, из книги Василия Пескова «Зимовка» и, наконец, из очерка Г. Лятиева «Погорельцы Шестого континента», опубликованного в популярном журнале «Наука и жизнь» №3 за 2001 год.
Свидетелей тех событий прошу вносить коррективы, добавления, замечания. Эта история не должна остаться забытой. Она – яркий пример для будущих поколений – 227 дня непрерывного подвига и самоотверженности.
- 915 просмотров
